Грустные истории о любви

Он уходил так часто, что я не успевала дышать. Без него даже глоток воздуха давался мне с трудом, судорожно, с острейшей болью по всей грудной клетке, до самых костей. Я не могла есть, не могла спать, не могла ничем заниматься, кроме как считать время до его возращения. Девяносто ударов в груди – минута. Он уходил каждый день, и каждый день я подолгу лежала в темноте и считала удары, будто сама судьба наносила мне их со всей своей жестокостью.

Он уходил и я не могла видеть. Я не выдерживала давления этих стен в голубой краске, они сжимались в бетонный кулак, сдавливали, проникали внутрь меня и нещадно жали мое сердце. Я словно чувствовала их светлый холод в себе. Я спасалась, закрывая глаза. И считала…

Он уходил и всё становилось таким, как есть. Воздух – невыносимо стерильным, постель – режуще белой, я – катастрофически беспомощной.

Мы встретились в сентябре. Я ходила в расстегнутом пальто, и попадала под дождь, стоило мне только забыть дома зонтик. Я была рассеяна и нелепа, ненавидела себя за каждую одинокую перчатку в кармане, забытый зонтик и промокшую себя до последней зеленой нитки, которой синяя пуговица была пришита к красной рубашке… В бардаке моей квартиры без вести пропадали пары к носкам, туфлям, перчаткам… где-то там пропала и его пара… та я, которую он любил. Беспорядочная, свободная, с вихрем мыслей в голове, таких же спутанных, как мои волосы... я ведь и расчески дома теряла, неделями не могла найти и одной, а потом натыкалась на коробку с десятком всяческих щеток и гребней.

Мы встретились в сентябре. Он выглядел совершенно нереальным… его внешность… его черты, повадки, одежда, образ жизни… Я не могла представить никого лучше. И пары для него более немыслимой, чем я.
Мы встретились в сентябре, он укрыл меня от дождя под своим зонтом, и с того дня я больше не представляла жизни без него.

Я любила и он любил, наши сердца бились в одном ритме, мы держались за руки и ощущали наш общий, синхронный пульс, мы говорили одновременно одно и тоже, мы смеялись и плакали вместе, мы стали единым целым, с одними мыслями, одними словами, одним дыханием, сердцебиением. Это была бесконечная эйфория и я не могла поверить в то, что это возможно. В то, что это возможно со мной.

Но с каждым днем я привыкала к этому всё больше… больше, чем он.

Я закрывала глаза. Я была не силах поверить, что наш песочный замок по крупице превращается в прах… Теперь уже это стало для меня невозможным.

И я закрывала глаза. Старалась не замечать своих слишком часто не согретых пальцев, не вытертых слез, «люблю» без ответа…

Я закрывала глаза… А он начинал уходить.

Уже в октябре я грела свои руки в карманах с дырками, обе руки, в разных перчатках… А он просто шел рядом… Шел и не был рядом. Я снова привыкла красить губы. У меня была рыжая помада, без колпачка, в тон моим волосам…Они стали обретать рыжий оттенок, я желтела, как всё вокруг, ржавела изнутри. Когда мы шли по улице, и деревья роняли листья нам под ноги, я заметила один листок какой-то странной формы, похожий на сердце… мое сердце, такой же сухой и ржавый. И он наступил на этот листок, даже не заметив его под своими ногами. Тогда у меня впервые что-то сильно кольнуло в груди.

Он уходил… В работу с головой, в себя, в аську, во что угодно, и я старалась думать, что это дела первой важности, что гораздо менее важно жить… со мной…

Он уходил, а я оставалась. С выпадающими рыжими волосами, с холодными руками, прижатыми к груди в попытках унять разрастающуюся боль. Я оставалась ненужная ему, а еще больше – себе.

Он уходил. Постепенно растворялся и исчезал из моей жизни. А вместе с ним и я, испарялась из собственной жизни.

В последний месяц я не следила за числами, но кажется уже наступил ноябрь. Небо было по-зимнему светлым, и каждое утро я просыпалась от холода. Медсестры говорили, что видели снег… А я уже почти ничего не видела. Они еще не знали, что со мной, но я еле держалась на ногах и не могла есть. Иногда задыхалась. Они приносили мне какие-то книги, журналы, приглашали в холл, смотреть телевизор. Но я не могла. Ничего не могла.

Каждый день он приходил ко мне два раза. Приносил мне есть в обед и укладывал спать вечером. Только так я ела и спала. И дышала почти без боли, только с ним.

Каждый день он приходил и я целовала его руки. Он старался не смотреть на меня, иногда плакал, я обнимала его крепко-крепко и не плакала. Не плакала до того самого момента, когда он целовал меня в лоб и закрывал за собой дверь.

Каждый день он приходил и уходил, и каждый день я рождалась и умирала заново.

Однажды он исчез на три дня, я ждала и считала, сердце сжималось и разжималось с невозможной болью, слезы брызгали из глаз, я кричала и теряла сознание. Медсестра Надя всегда была возле меня, пыталась дозвониться к нему, потому что я уже была не в силах даже пошевелиться.

Он исчез на три бесконечно долгих и невыносимых дня. Я не ела и не спала, я больше даже не считала, все мои мысли сгустились в грудной клетке и взрывались там с каждым новым приступом боли. Даже Надя под конец потеряла свою верную тезку надежду. А я теряла свое сердце, ведь это всё, что у меня осталось – надежду, себя и его я уже потеряла.

Однажды он исчез на три дня. И однажды мое сердце не выдержало…

Я умерла двадцать третьего ноября, в полночь, моё сердце остановилось. Бестолковый ржавый листочек под его ботинком.

Я умерла, а он не пришел никогда, не пришел и на похороны. Надя принесла мне букет тигровых лилий, рыжих… они и сейчас лежат на мне, с скрученными лепестками, похожими на пальцы.
Я умерла. 23.11.07, причина смерти… любовь.